Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

состоянии расшифровать это. В конечном итоге сдаюсь и еду дальше.

Через двадцать минут моя поездка заканчивается на высоченной спиральной автостоянке, и вскоре я прогуливаюсь по глубоким каньонам модного квартала. Здесь, в центре, солнце светит без ограничений; и лабиринт эстакад кажется давним ночным кошмаром. Лалабелль знает этот квартал лучше, чем те места, где я только что побывала, и я передаю руководство ее мышечной памяти, а сама верчу головой.

Тротуары здесь широкие, как реки, деревьев нет, так что ничто не мешает обзору. Машины медленно едут мимо, оказывая высшее уважение пешеходам, которые сверкают и переливаются в лучах полуденного солнца. Все они – своего рода произведение искусства. Надобности разглядывать манекены в витринах нет. Вся одежда снаружи и фланирует, стуча по тротуару острыми, как нож, шпильками.

Мимо в облаке желтого шелка величественно проплывает женщина с бабочками, налепленными на ее брови. На светофоре ждет похожее на оленя существо в фетишистских черных ремешках. Странная парочка гермафродитов в одинаковых бархатных костюмах цвета красного вина спорит о том, брать ли такси.

Узнать Портреты довольно просто. И дело не только в том, что они красивы. В них есть удивительная отточенность, сделанная аэрографом, и странная неподвижность, которая не исчезает, даже когда они идут или разговаривают. Создается впечатление, будто их движения составлены из бесконечной череды фотографий. Проходя мимо кофейни, я вижу, как муха садится на щеку какой-то женщины, которая смеется над шуткой. Женщина даже не вздрагивает, просто поднимает руку и грациозным жестом смахивает муху.

Все они выглядят так, словно их нужно держать за стеклом. Мне страшно идти мимо них, когда нас ничего не разделяет – думаю, такой же страх возникает в картинной галерее. Везде, куда бы ни посмотрела, я вижу фрагменты Лалабелль: копну белых волос, вздернутый нос, всполох голубых ногтей. Присматриваясь, понимаю, что это не она, а еще одна великолепная дебютантка, вышедшая на прогулку. В этом месте, на этой улице ее красота – не достопримечательность, а униформа.

Когда я наконец вижу ее, она движется, как длинная тень по освещенной улице. Строгий серый костюм с юбкой плотно облегает ее тело от коленей до шеи. На руках длинные серые перчатки, на голове черная шляпа с широкими полями. Она похожа на тонкую линию от карандаша, увенчанную чернильной кляксой.

Я иду за ней три квартала и тяну время. Вскоре понимаю, что я не одинока. Зайдя в тенистый проулок, наблюдаю, как она переходит улицу, и вижу, как то же самое делает небольшая группа мужчин. Все они что-то держат в руках, словно это тотем. Когда один из них подносит эту штуку к лицу, я замечаю вспышку фотоаппарата.

Происходит то же, что и когда обнаруживаешь копошащихся в высокой траве жуков: увидев папарацци, я обнаруживаю, что они везде. Они кишат на улице. Высовываются из окон, сидят скрючившись в машинах, выглядывают из-за газет. Один мужчина сидит на электрическом скутере, задумчиво курит сигарету и настраивает телескопический зум. Он похож на погруженного в себя готического героя. У него борода необычной формы и элегантно обвисшие усы. Черные волосы образуют странный треугольник на голове. Даже в окружении поддельных созданий высокой моды его свитер с косами выглядит круто.

Я стучу его по плечу.

– Прошу прощения, – говорю я. – Вы преследуете Лалабелль Рок?

– Ага, – отвечает он, его взгляд устремлен на серый силуэт вдали. – А тебе какое дело?

– Ну, видите ли, это я, – говорю я и величественным жестом снимаю солнцезащитные очки. – Она – это я.

Он бросает взгляд в мою сторону, и я вижу, что его внимание обращено на мои брюки цвета хаки.

– Гм, – без всякого интереса говорит он. – Портрет.

– Она тоже Портрет, – говорю я, чувствуя себя уязвленной.

– Знаю. Но на тебе не дизайнерские вещи.

Я хмуро смотрю на него, но его взгляд уже обращен на ту сторону улицы. Я откашливаюсь, однако мне не удается произвести на него впечатление, и я снова кашляю. После четвертого раза фотограф поворачивает ко мне кислую физиономию.

– Послушай, – говорит он, – я знаю, что она заказала пошив платья в «Уэллспрингс». Вероятно, сегодня она зайдет к ним.

– Спасибо, – говорю я, но он уже завел двигатель. Я остаюсь стоять в клубах пыли.

Не без труда нахожу «Уэллспрингс», хотя он всего в двух улицах от меня. В смутных воспоминаниях Лалабелль ее обычно привозили туда.

Все же мне приходится дважды спрашивать направление: первый раз у мужчины с желтыми контактными линзами и в гавайской рубахе, а второй – у женщины в прозрачном пластиковом костюме-тройке, одетом на голое тело. Оба странно смотрят на меня, как будто пытаются понять, что я за птица. Сомневаюсь, что тут дело в узнавании – просто они недоумевают, что кто-то вообще обратился к ним.

Инструкции, что они мне дали, уводят меня из просторных, сияющих долин в более грязные и мрачные закоулки. Я быстро иду по узкому переулку между двумя чудовищно огромными универмагами. Когда оглядываюсь, вижу, что в переулке появился силуэт. Против солнца я не могу разглядеть ее лицо, мне видно только светлое облако волос. Ее неподвижность мешает мне отвести от нее взгляд, поэтому я оступаюсь, попадаю ногой в канаву и, чтобы не упасть, хватаюсь за стену.

Стена холодная и гладкая на ощупь. Табличка.

«Уэллспрингс и Ко. Осн. в 1822. Точные измерения».

Я нашла его.

Впечатляет не слишком. Маленькое тесное здание, которое я сначала приняла за стену автостоянки. Табличку давно не полировали, а из-за глубокой царапины дата стала почти не читаемой. Темные окна плотно закрыты, к парадной двери ведет калитка. Я дергаю за прутья, но они стоят прочно. Даже не прогибаются.

Слева я замечаю маленькую вызывную панель из нержавейки. У нее только одна кнопка, и я давлю на нее.

Через мгновение раздается щелчок, и из устройства сквозь тихий треск звучит женский голос:

– Алло?

Я соображаю, что не заготовила легенду.

– Я пришла к вам за новым нарядом, – говорю я и тут понимаю, что это правда. – Я ненавижу то, что на мне надето. Я чувствую, что это не мое. Вы поможете мне?

Наступает пауза, которая тянется